Землянка проводами нашпигована,
Десятки мониторов, как сетчатка насекомого.
И на экранах копошатся незнакомые
Букашки-пешеходы, безучастные, как роботы.
Он входит, не включая свет; он начальник здесь.
Он ставит чай, предпочитает для начала сесть.
Ведь он уже не молод, опыт за плечами есть.
И, с каждым годом, он все чаще ощущает смерть.
Зато перед его очами - вся людская сеть,
Вся людская суть;
Камеры вещают и вращается земная твердь.
Блика в зрачках не счесть :
Он верховный наблюдатель а это большая честь.
И он сидит перед светящейся стеной
Из дисплеев. Застывший, будто ящерица в зное,
И глазеет; другому было б страшно и темно.
Он уставившись чудно таращится в бездонный телек.
На мониторах : лабиринты, коридоры,
Содомиты, переломы, вечеринки, передозы,
Должники и кредиторы, от элиты до низов.
За многоликую толпою он следит и мониторит.
Где-то трое лбов избивают больного,
надев на него жабо, размалеванного, как клоун.
Где-то хоронят детей образцового детдома,
Но за ними дед в оба глядит из телескопа.
И лишь когда свет фонарей за шторами погаснет,
Он поправляет на рукаве желтую повязку.
И заперев свою землянку, крепко на ночь,
Вдаль уходит, стуча по асфальту белой палочкой.
The dugout is crammed with wires,
Dozens of monitors, like an insect retina.
And on the screens unfamiliar strangers
Pedestrian insects, indifferent, like robots.
He comes in without turning on the light; he is the boss here.
He puts tea, prefers to sit down to start.
After all, he is no longer young, there is experience behind him.
And, every year, he increasingly feels death.
But in front of his eyes - the whole human network,
All human essence;
The cameras broadcast and the earth rotates.
Do not count the glare in the pupils:
He is the supreme observer and this is a great honor.
And he sits in front of a luminous wall
From displays. Frozen like a lizard in the heat
And stares; the other would be scary and dark.
He stares wonderfully at a bottomless telly.
On monitors: labyrinths, corridors,
Sodomites, fractures, parties, overdoses,
Debtors and creditors, from the elite to the lower classes.
He watches and monitors the many-sided crowd.
Somewhere three foreheads beat the patient,
putting on him a frill, painted like a clown.
Somewhere they bury the children of an exemplary orphanage,
But behind them, the grandfather both looks from the telescope.
And only when the light from the lights behind the curtains goes out,
He straightens the yellow bandage on his sleeve.
And locking his dugout, tight at night,
Far away, knocking on the pavement with a white stick.
