В три я перестал расти. Кто
перестлал простынку,
где пеленали меня старостью настигнутого?
Мама кляла бога за сына урода.
Засунула б руки в рот и
утопила б мною пол-Европы!
Я перекручивал мыслей кассеты.
Вышли газеты,
о том, как выжил урод, на бумаге с печатью офсетной.
Лет в пять я вспомнил о старости.
Сколько осталось мне?
На сегодня моё горе исчерпало смех.
Словно Бенджамин Батон,
надеждами оправдан,
воспитан вырос и на вежливость падок.
Этим пользовались многие:
бесплатна древесина Пиноккио,
но перейдя на газ, виной кидались в ноги мне.
Я их прощал Иисусом.
Питал надежды в искусстве.
Но мой исток таланта оказался узким устьем.
Мои картины про Бога
сжигала римская когорта
материнского зла. Я мог быть сыном Ван Гогу!
И чёрно-белые сны,
как верные псы,
не покидали ночью ребёнка лет эдак до семи.
Это Сибирь меня на свет заманила.
Немцам в Освенциме мило.
Я был рождён от Бога в восьми милях.
Россия нас мерилом била,
нас смирила было…
И над одной шестою наступила летаргия.
Бедность – не порок, а пародия,
в стране, где рай плодородия.
Холодные пальцы заточены под орудия.
Я подорву тебя, Боже!
Тебя не хватит на большее!
Но чтоб добраться до тебя – больно много пошлин.
Я слышал, как токует тетерев.
Смерть атакует те деревни,
где дети ревнивей к папке и матери.
Я потерял дверь от детства.
И к десяти как отец стал.
Сидел и сетовал на жизнь, словно дед старый.
В двенадцать начался голод.
Я прятался насекомым,
чтоб не попасть на стол, ибо был тем самым искомым.
Люди ели себе подобных,
говно в поддонах.
Путь от человека к говну уже давно подобран.
Я никогда не был плаксой.
Только когда папа мать съел.
И понял, что пора: в тринадцать я на товарняк сел.
Напомню: рост мой до метра.
Моя звезда – Андромеда.
Я не имею друзей, меня не имеют недруги.
Не верю в любовь к людям, люблю страхи.
Ещё имею силы, но их боюсь тратить
на олимп балюстрады.
Приехал в столицу сраную.
В семнадцать взненавидел стадность.
И пару лет, слава Богу, толпа меня не касалась.
Но чтоб дышать, надо хлеба.
И я кусок непотребный
поднял, что в последнем московском говне был.
Наркокурьер – наркодилер.
Вскоре менты накатили.
На зоне мой зад стал сугубо федеративен.
В камере три на четыре.
Любовь и жизнь ночью тырят.
На сердце хомут, ну да, а в печени дыры.
Кому-то голос вертухая сипит.
Круглая жизнь из меня вытряхает эпиграф:
Я вернулся в Сибирь.
At three I stopped growing . who
perestlal bed sheet ,
where swaddled old age overtake me ?
Mom cursed God for his son freak.
B hands shoved in his mouth and
b drowned me half of Europe !
I thought the tape twist .
Newspapers came out ,
how to survive a freak on paper with offset printing .
In five years I thought of old age.
How much is left for me?
Today my grief exhausted laugh.
Like Benjamin Baton ,
hopes justified
raised and grew fond of politeness .
I use it a lot :
free wood Pinocchio
but going to the gas, threw blame at the feet of me .
I forgive them Jesus.
Had hopes in art.
But my source talent proved narrow mouth .
My paintings are about God
burned Roman cohort
maternal evil. I could be the son of Van Gogh !
And black and white dreams ,
as faithful dogs ,
did not leave the child at night to seven years of commercials .
This Siberia lured me into the world .
Germans in Auschwitz cute.
I was born of God eight miles .
Russia beat us measure ,
We were humbled ...
And over one-sixth came lethargy .
Poverty - not a vice, but a parody,
in a country where fertility paradise .
Cold fingers sharpened by guns.
I undermined you, God!
You do not have enough to do more!
But to get to you - hurt a lot of duties .
I heard tokuet grouse .
Death attack those villages
where children are jealous of the folder and mother.
I lost the door from childhood.
And as my father became ten .
Sat and complained about life , like an old grandfather .
At twelve famine .
I was hiding insects
so as not to get on the table , for he was thus sought .
People eat their own kind,
shit in pallets.
Way from person to shit has long been matched.
I've never been a crybaby .
Only when dad mother ate .
And I realized that it was time : I was thirteen on a freight villages.
I remind my growing up to a meter .
My Star - Andromeda .
I have no friends , I do not have enemies .
I do not believe in love for people, like fears.
Still have power , but I'm afraid to spend
Olympus on the balustrade .
Arrived in the capital crappy .
At seventeen vznenavidel gregariousness .
And a couple of years , thank God , the crowd did not touch me .
But in order to breathe, need bread.
And I have a piece of obscene
raised that in the last Moscow was shit .
Drug mule - a drug dealer .
Soon cops Nakata .
On my butt area became purely federativen .
In three of four cell .
Love and Life tyryat night .
At the heart of the clamp , yes , and in the liver hole.
Someone vertuhaya voice speaks hoarsely .
Round life out of me vytryahaet epigraph :
I went back to Siberia.
