Текст песни Rene - Жизнь Замечательных Вещей

В час заката мойщики покоряли стену из стекла,
она отражала последние лучи на тротуар.
Джони законник распорядился снять красный фонарь,
но никто не мог поднять руку на старый кадиллак.
Каким бы ни был кадиллак - он должен быть чистым.
Полный багажник чёрных пакетов и канистр.
Если бы до этих лет дошла инквизиция,
то это был бы подельник праведника, а не убийцы.
Кожа пропитана дымом сигар, как старый бордель,
Опаленный изнутри соком огнеопасных цестерн.
Всё так же одержим как автор фиксовых идей
и полон силы на целый табун лошадей.
Я проходил мимо и душа рвалась в клочья,
в отличии от нас- он не одушевлён, но полон соула.
Он мало спит в эти редкие часы он видит сновидения:
её без платья на своё заднем сидении.
Эта певичка из местного клуба,
от которого не сильно веет душком, но сильным духом.
Здесь всё и все кроме нее стары, чтоб умереть молодыми,
и тянут дни в горьких напитках с едким дымом.
Он был бы рад везти её на встречу счастью
три тысячи миль до Грэйслэнда и ещё дальше.
Тело полное красоты, жизни и чести
не то, что тела в пакетах, грёбонный груз 200.
Но он может лишь подъезжать к заветным окнам,
за которыми на сцене она поразит его мир снова
...
[припев]
Они не задают лишних вопросов,
каждый делает только то, что он должен.
Знают всё, но никому не скажут больше,
чем этим любопытствующим можно.
И помни, говоря: "Они набили мне оскомину",
что это первые, кто рядом, помимо прочего.
От начала и до конца дней.
Незаметная жизнь замечательных вещей.
....
На пожелтевшей бумаге расположился нотный стан.
Как титан небо он держит массу блюзовых октав.
Как бармен одну за другой зажигал лампы над стойкой,
так ноты зажигались в раструбе саксофона.
Каким бы ни был саксофон-он должен играть,
что тяжелее с годами, как ни сложно признавать.
Звук уже не тот и металдавно окислился,
как проказа разъедает кожу, но сердце продолжает биться.
Нашёл своё пристанище в пыльном закулисье,
где за него не раз пили, желая долгой жизни.
Болото лет проглотило его историю,
последнее, что известно: он эмигрант из Европы.
Купленный любящим отцом младшему сынишке,
что увидел джазовый концерт в сетке теле эфира.
Старика меняли у всеми забытой пристани,
Как последний Больбоа, он с трудом разминал мышцы.
На этой сцене его душат тут и там перекрывая воздух,
а он с шипом продолжает петь мелодию.
Стоило жить для того, чтобы вторить её голосу
Быть за ней на втором плане-стало его главной ролью.
Он мало спит и к нему приходят сновидения:
как она учится играть в лабиринте бэкстэйджа.
Коснуться губ и пальцев, почувствовать тепло и ласку.
И ответить тем же, если бы не был холодной сталью.
Но остается только тихо подыгрывать ей
Незаметная жизнь замечательных вещей.
...
[припев]

At sunset, the washers conquered a wall of glass,
she reflected the last rays on the sidewalk.
Joni the lawyer ordered to remove the red light,
but no one could raise a hand at the old Cadillac.
Whatever the Cadillac is, it must be clean.
Full trunk of black bags and cans.
If the Inquisition had come to these years,
it would be the accomplice of the righteous, and not the murderer.
The skin is soaked with cigar smoke, like an old brothel,
Scorched from the inside by the juice of flammable cisterns.
Still obsessed with fixing ideas
and full of strength on a whole herd of horses.
I walked by and my soul was torn to shreds
unlike us, he is not animated, but full of soul.
He sleeps little during these rare hours; he sees dreams:
her without a dress in her back seat.
This song is from a local club,
from which it doesn’t smell very strongly, but with a strong spirit.
Here everything and everyone except her is old to die young,
and draw days in bitter drinks with pungent smoke.
He would be happy to bring her to meet with happiness
three thousand miles to Graceland and even further.
A body full of beauty, life and honor
not that bodies in packages, 200 grave cargo.
But he can only drive up to the treasured windows,
behind which on stage she will hit his world again
...
[chorus]
They don’t ask too many questions,
everyone does only what he should.
They know everything, but they will not tell anyone else
than these curious can.
And remember, saying, "They put a sore mouth on me,"
that these are the first to be nearby, among other things.
From the beginning to the end of days.
The inconspicuous life of wonderful things.
....
On the yellowed paper is a musical stave.
Like a titanium sky, he holds a mass of blues octaves.
As the bartender, one by one, lit the lamps above the counter,
so the notes were ignited in the saxophone bell.
Whatever the saxophone — it has to play,
which is harder over the years, no matter how difficult it is to admit.
The sound is not the same and it has oxidized metal for a long time,
how leprosy corrodes the skin, but the heart continues to beat.
Found my refuge in a dusty backstage
where they drank for him more than once, wishing a long life.
The swamp of years swallowed his story,
the last thing known: he is an emigrant from Europe.
Bought by a loving father to his youngest son,
that I saw a jazz concert in the net of the ether.
The old man was changed at everyone's forgotten marina,
Like the last Bolboa, he had difficulty flexing his muscles.
On this scene, they choke him here and there, blocking the air,
and he continues to sing a tune with a thorn.
It was worth living in order to echo her voice
Being behind her in the background was his main role.
He sleeps little and dreams come to him:
how she learns to play in the backstage maze.
Touch lips and fingers, feel warmth and affection.
And answer the same if it were not for cold steel.
But it remains only to quietly play along with her
The inconspicuous life of wonderful things.
...
[chorus]