Текст песни Rmine feat. For Lunar Dust - Morning Out

Утро. Человек стоит на самой кромке небоскрёба и смотрит на большой город, раскинувшийся у его ног. На востоке темно-синее небо плавно перетекает в более светлые тона, смешиваясь пятнами, как краски на палитре, с нежным розовым и фиолетовым. Город ещё спит, лишь изредка предрассветное такси проворчит под ногами, как ошалевший ото сна трицератопс, да подтянутые дворники уже кое-где метут мётлами пустынные тротуары.
Он не спал всю ночь, он бродил по улицам, теряясь в толпе незнакомых людей, лениво цедил шерри в круглосуточной кафешке на третьей авеню, наблюдая за пунктиром пешеходов, потом шатался до одурения по каким-то молчаливым дворам, слушал соек в центральном парке и наслаждался своим одиночеством. Он был спокоен. Город, его город, смотрел на него снизу вверх, а он возвращал этот взгляд. Небо светлело, качество смешивалось с количеством, а он всё смотрел и думал, до чего же хороша ночь в городе. Одиночество в толпе, спокойствие среди веселья. Ведь у каждого из них есть своя история, жизнь, каждый - герой своей собственной пьесы, которая изо дня в день разыгрывается на подмостках ночных улиц под саундтрек клаксонов и тормозов
Краешек солнца показался из-за горизонта как раз в тот момент, когда он шагнул вниз, широко раскинув руки.
Ощущение полёта было практически нереальным. Он летел вниз и любовался оранжевыми бликами солнца на стеклянном панцире небоскрёба. Время текло лениво, как морской прибой, и он отмечал про себя каждую мелочь, стараясь не упустить целой картины. В какой-то момент он увидел себя как-бы со стороны, маленькую чёрную тень, отвесно парящую вниз, против солнца.
Он ещё шире раскинул руки, пытаясь обнять город до самых глухих окраин, отдавая себя ему, принося себя в жертву и сливаясь с ним. Ветер, свистящий в ушах, сливался с отдалённым пением птиц.
Время дёрнулось раз, другой и остановилось. А потом, не долетев до тротуара каких-нибудь 15 метров, он стал медленно и как-то даже неотвратимо подниматься вверх. Туда, где небо уже стало лазурным, с белой окантовкой перистых облаков. Времени не было. Ничего не было, кроме бесконечной безмятежности и покоя.

Morning. A man stands on the very edge of a skyscraper and looks at a big city, spread out at his feet. In the east, the dark blue sky smoothly flows into lighter tones, mixed with spots, like paints on a palette, with delicate pink and purple. The city is still sleeping, only occasionally the predawn taxi will grumble underfoot, like a triceratops, who has gone mad from sleep, and the taut wipers are already sweeping the desert sidewalks with brooms.
He did not sleep all night, he wandered the streets, lost in a crowd of strangers, lazily stroking sherry in a round-the-clock cafe on third avenue, watching the dotted line of pedestrians, then staggering into stupor in some silent courtyards, listening to jays in central park and enjoying his loneliness. He was calm. The city, its city, looked up at him, and he returned that look. The sky brightened, quality mixed with quantity, but he kept looking and thinking how good the night was in the city. Loneliness in the crowd, calm among the fun. After all, each of them has its own story, life, each is the hero of his own play, which is played every day on the stage of night streets under the soundtrack of horn and brakes
The edge of the sun appeared over the horizon just at the moment when he stepped down, arms spread wide.
The feeling of flying was almost unrealistic. He flew down and admired the orange glare of the sun on the glass shell of a skyscraper. Time flowed lazily, like a sea surf, and he noted to himself every little thing, trying not to miss the whole picture. At some point, he saw himself as if from the side, a small black shadow, soaring soaring downward, against the sun.
He spread his arms even wider, trying to hug the city to the most remote outskirts, giving himself to him, sacrificing himself and merging with him. The wind whistling in the ears merged with the distant singing of birds.
Time jerked once, another stopped. And then, not reaching any side of the sidewalk of some 15 meters, he began to slowly and somehow even inevitably rise up. There, where the sky has already become azure, with a white edging of cirrus clouds. I had no time. There was nothing but endless serenity and peace.