Рождённые в девяностые.
В это бандитское время,
Было не всё так просто.
В стране без экономического роста.
Но мы росли в коммуналках, обклеенных постерами.
Босяцкое детство. Но Я носил крест свой.
И верил в правду,и главное в душе был живой.
Спал на маленьком, раскладном диванчике.
Любил лего, и на дэнди танчики.
Я помню киндер сюрпризы.И папину волгу.
И как в лютые морозы она заводилась долго.
И пусть я каждый день давился макаронами с егорьевским кетчупом,
В то время Я был счастлив... и днём и вечером.
Помню двух Сергеев - Безрукова и Бодрова.
Их фильмы были про жизнь, в них очень много родного.
А мы с друзьями играли во дворе в футбол.
Я помню первый свой матч. Я помню первый свой гол.
А если бабушка вдруг давала мне сто рублей,
Я мог купить всем друзьям газявы и сухарей.
Вот тогда сто рублей были деньгами.
Тогда на эти деньги можно было купить подарок маме.
На восьмое марта или день рожденья.
А ещё помню, как мы лепили пельмени... или пекли печенье.
Я помню странную штуку, что делала орехи со сгущёнкой.
Я помню плеер кассетный, и старый фотик с плёнкой.
Зимой играли в снежки или катались на горке.
А если что натворил, не избежать было порки.
Да, моя жопа помнит папин солдатский ремень.
Я помню строгое лицо, твёрдое как кремень.
Я помню группу аква, руки вверх и аварию.
Я помню как прошёл десятый уровень в марио.
Как учились курить, прячась за гаражами.
Как пили первое пиво на ДР с пацанами.
И всё таки Я люблю своё босяцкое детство.
Когда болел, мне помогали народные средства.
Когда не хватало на пульки для пистолетиков мелочи,
Мы искали бутылок пустых определённый перечень.
Русское и жигули, остальное не брали.
Зато потом мы в войнушку очень круто играли.
Кто-то нюхал клей, а мы боролись с законами гетто.
Кто-то бросал друзей, а у кого то их нету.
Но у меня они были. Друг другу мы помогали.
Мы были счастливы и этого не представляли.
Любили несквик на завтрак.
Думали о том, что будет завтра.
Когда мы вырастем и станем взрослыми.
Такие были умные, такие стали безмозглые.
Born in nineties.
In this gangster,
It was not so simple.
In the country without economic growth.
But we grew up in publications, placed posters.
Bosyatsky childhood. But I wore a cross my own.
And she believed in the truth, and the main thing in the soul was alive.
I slept on a small, folded sofa.
Loved Lego, and on Dandi Tanchiki.
I remember Kinder Surprises. And father's Volga.
And as in the lung frost, it started a long time.
And let me be given by Macarona with Yegoryevsky Ketchup,
At that time I was happy ... and in the afternoon and in the evening.
I remember two Sergeev - Bezrukova and Bodrov.
Their films were about life, they have a lot of native.
And my friends and I played in the courtyard in football.
I remember my first match. I remember the first goal.
And if the grandmother suddenly gave me a hundred rubles,
I could buy all friends of Gas and Suharai.
That's then hundred rubles were money.
Then this money could buy a gift to mom.
On the eighth of March or birthday.
And I remember how we looked dumplings ... or baked cookies.
I remember the strange thing that did nuts with condensed milk.
I remember the cassette player, and the old fotik with a film.
In winter they played snowballs or ride on a hill.
And if what has done, spanking was not avoided.
Yes, my ass remembers the papin soldier's belt.
I remember a strict face, hard as flint.
I remember the group of aqua, hands up and an accident.
I remember how the tenth level went to Mario.
How to smoke, hiding behind the garages.
How to drank first beer on DR with boys.
And yet I love my Bosyatsky childhood.
When I was sick, folk remedies helped me.
When lacked on the guns for the guns of trivia,
We searched for bottles of empty definite list.
Russian and Zhiguli, the rest did not take.
But then we played very cool in the war.
Someone sniffed glue, and we fought with the laws of ghetto.
Someone challenged friends, and someone has them.
But I had them. We helped each other.
We were happy and did not imagine it.
Loved Nekwik for breakfast.
Thought about what will be tomorrow.
When we grow up and become adults.
Such were smart, these were brainless.
