мой спидометр на сто двадцать
меня преследуют папарацци
мои чувства сведены на ноль
никто не знает мою боль
на каблуках и в красном платье
твой запах все еще в моей кровати
ты знаешь, что мне не все равно
когда ночами ты в казино
нарисую стрелки я на пол лица
красные глаза
забуду я тебя
ма-ма-ма-Максим - мы больше не горим
белая дорога растворяется
слезы высыхают
больше не твоя
ма-ма-ма-Максим
твой гелик был таким родным
я беру билет на самолет
в этом месте мне уже не везет
немного странно и чуточку грустно
что на душе мне снова пусто
запретный плод не такой уж сладкий
это не сложная загадка
со мною это словно в первый раз
я продолжаю жать на газ
субботний вечер мы вдвоем
мы стоим под проливным дождем
ничего не надо говорить
такое нам уже не повторить
я все увидела в твоих глазах
там был лишь только страх
страх потерять меня Максим Максим
нарисую стрелки я на пол лица
красные глаза
забуду я тебя
ма-ма-Максим - мы больше не горим
белая дорога растворяется
слезы высыхают
больше не твоя
ма-ма-Максим
твой гелик был таким родным
My speedometer is one hundred twenty
I am pursued by paparazzi
My feelings are reduced to zero
Nobody knows my pain
in heels and red dress
Your smell is still in my bed
You know that I don't care
When you are in a casino at night
I will draw arrows on the floor of the face
Red eyes
I will forget you
Ma-ma-ma-Maxim-we no longer burn
The white road dissolves
Tears dry out
No longer yours
Ma-ma-ma-Maxim
Your Gelik was so native
I take a plane ticket
In this place I am no longer lucky
a little strange and a little sad
What is it empty for me again
The forbidden fruit is not so sweet
This is not a complicated mystery
It’s like for the first time with me
I continue to reap for gas
Saturday evening we are together
We are standing in pouring rain
nothing to say
we can’t repeat this anymore
I saw everything in your eyes
there was only fear
Fear of losing me Maxim Maxim
I will draw arrows on the floor of the face
Red eyes
I will forget you
Ma-ma-Maxim-we no longer burn
The white road dissolves
Tears dry out
No longer yours
Ma-ma-Maxim
Your Gelik was so native
