Он вернулся в свой город, знакомый до слез,
Но теперь он приехал сюда на допрос.
Он бы мог убежать и в ловушку не лезть,
Но важней безопасности мэрская честь.
Оглянется москвич на пороге зимы –
«Где-то этого, в кепочке, видели мы!
Голова у него безволоса
И широкая грудь медоноса».
Отношенья со следствием напряжены.
Он живет, под собою не чуя жены.
Он вернулся таким же, каким уезжал,
И не верит в продажность своих горожан.
Он по городу ходит, задумчив и сух.
Всюду новые лица, собянинский дух,
Пробок столько же – в центр не прорвешься –
И широкая грудь плитоложца.
Где теперь этот сброд тонкошеих вождил,
Что к нему на поклон на карачках ходил,
И бабло, и кино, и менты, и попса?!
Ленинград! У него еще есть адреса!
Ведь доверья лишил его маленький босс,
А является прежний, знакомый до слез!
Окруженье его мускулисто
И широкая грудь дзюдоиста.
Но напрасно, вчерашнего босса хваля
Он защиты и нежности ждет из Кремля.
Покровители скинут его, как балласт –
Их самих тонкошеяя банда предаст.
И чекист, и нефтяник, и единоросс –
Все отправятся в Лондон, знакомый до слез,
Чтоб укрыться от местных идиллий
На широкой груди Пикадилли.
He returned to his city, familiar to tears,
But now he came here for interrogation.
He could run away and trap did not climb,
But important security mayor honor.
Muscovite on the threshold of winter is liberated -
"Somewhere, in a cap, we saw!
His head is hairless
And the broad chest of the honey.
The ratio with the consequence is tense.
He lives, under his no si wife.
He returned the same as he left,
And it does not believe in the sale of its citizens.
He walks around the city, thoughtful and dry.
Everywhere new faces, Sobyaninsky Spirit,
The plugs are the same - the center does not break through -
And a wide chest of a bar.
Where now this chaw thinly led
That he went to a bow on the karachets
And loot, and movies, cops, and pops?!
Leningrad! He still has addresses!
After all, the little boss would have deprived him
And is the former, familiar to tears!
Surrounding his muscular
And the wider chest of judoist.
But in vain, yesterday's boss praise
He is a protection and tenderness awaits from the Kremlin.
The patrons will throw it off as ballast -
Their fine-handed gang themselves will betray.
And Chekist, and the oilman, and the United Russia -
Everyone will go to London, familiar to tears,
To hide from local idylls
On a wide chest Piccadilli.
