Текст песни Елена Касьян - третье письмо к Тэйми

Письмо первое

Что ты знаешь, Тэйми, о других, не таких, как мы,
У которых ни трещины нет в середине кормы,
У которых тела упруги, рубашки заправленные в штаны,
И всегда заточены сабли, и курки всегда взведены,
И ни капли чувства вины.

Как друг друга они целуют, Тэйми, и зубы у них блестят,
Они делают даже не то, что могут, а только то, что хотят,
Как идёт им любой цвет и всякий наряд,
Как их матери гладят им брюки,
а они изнывают от скуки и вечно на чём-то торчат,
как отцы их молчат.

Знаешь, Тэйми, как их женщины жарки и как легки,
как похожи они на тех, о которых ты пишешь стихи,
Но внутри у них что-то такое, что лучше тебе не знать,
и наутро у них на лбу проступают грехи,
и они накладывают мэйк-ап,
каждый раз, как только покинут кровать.

Если бы, Тэйми, они были такие же точно, как я и ты,
Их бы каждая тварь узнавала за три версты,
И за ними бы волочилась до самых ворот,
И заглядывала бы им в глаза и смотрела в рот,
Потому что легко отхватить от чужих щедрот,
Когда мясо с изнанки, и прямо вот…

Но к чему эти тонкости, если они вокруг
беззаботно спят, не разнимая рук,
Голоса их хмельны, и податлива плоть у подруг,
И пускай они реагируют уже не на смысл, а на звук,
но у них не бывает никакого «вдруг»…

И ты думаешь, Тэйми, что мы их переживём,
Потому что мы верим, и знаем, куда идём,
Потому что любовь мы из каждой строки наскребём…

Но ты знаешь, Тэйми, несправедливость вся в том,
Что они изнутри сияют точно таким же огнём,
Как и мы, когда любят друг друга…
И мы никогда не поймём,
Как у них получилось не выпасть из круга.

Письмо второе

Кто мы, Тэйми, скажи, как нам себя назвать -
Каждый раз, как в последний, ложащиеся в кровать?
Не научены ничему, кроме петь, писать и страдать,
И разматывать сердце, как пластырь,
Чтобы вечно кого-то латать.

Мы не лекари и не пекари… мы даже не рыбаки.
Но порой нас вскрывает так, что свет пробивает кишки.
Тяжелы наши мысли, слёзы легки.
Отчего же нам плачется, Тэйми, какая у нас беда?
Просто стыдно признаться, как взрослым нам хочется иногда,
Чтобы мама и папа любили нас маленьких, там и тогда…
Ладно, не думай об этом… так, ерунда.

Ты замечаешь, Тэйми, как ночью взмывают над городом наши дома,
И летят всё выше и выше? И можно сойти с ума,
Понимая, что утром с нами случится не небо, не космос, а та же тюрьма,
И мы сходим с ума, но привычно выходим опять из своих квартир,
И идём покупать хлеб и кефир.

Из своих персональных пустынь шлём друг другу скупые звонки,
Из двухкомнатных поднебесий, из чумы, из пурги, из цинги -
Мы всё тянем незримые нити, словно пальцы одной руки,
Но по-прежнему так далеки…

Всё, за что нас полюбят, Тэйми, не сейчас, а когда-то потом,
Мы уместим в одной тетради всё целиком.
Если нам повезёт, наша музыка останется под потолком
колдовать, вынимая душу.
Посмотри, я ведь тоже трушу.
Но это же вовсе не повод молчать о чём-то таком…

Кто мы, Тэйми, скажи, если дарим то смерть, то любовь, то грусть,
Я смотрю на нас, слушаю, трогаю, и не разберусь.
Всё окажется просто однажды - я взлечу и на звонкие нити порвусь,
И рассыплюсь по небу, как ты.
Ну и пусть, моя радость… и пусть, пусть…

Письмо третье

Слушай, слушай, это же глупо – вот так надраться, чтоб всё посметь.
С вечера в сердце мерцает золото, утром в башке звенит только медь.
Если вечно с изнанки ноет, а с лицевой ещё можно терпеть -
Это не жизнь, Тэйми, это такая смерть.

Просто однажды от нас уезжают, уходят, и с кем-то живут далеко
самые наши любимые –
падают в прошлое, как в молоко.
И больше оттуда ни звука, ни строчки, ни слова - вообще, ничего!
Ты живёшь потом, а в тебе дыра – величиной с тебя самого.
Иногда ты в неё смотришь и думаешь: ого!..

Слушай, Тэйми, ведь мы потому так легко проживаем друг друга насквозь,
Что ныр

First letter

What do you know, Taimi, about others, not like us,
Which have no cracks in the middle of the stern,
With their bodies taut, their shirts tucked into their pants
And the sabers are always sharpened, and the hammers are always cocked,
And not a drop of guilt.

They kiss each other, Taimi, and their teeth shine,
They do not even do what they can, but only what they want,
As any color and any outfit suits them,
How their mothers iron their trousers
and they are tired of boredom and always stick out on something,
as their fathers are silent.

You know, Taimi, how their women are hot and how light
how similar they are to those you write poetry about,
But they have something inside that you better not know
and in the morning sins appear on their foreheads,
and they put on a make-up,
every time they leave the bed.

If only Taimi they were just like me and you
Every creature would recognize them three miles away,
And I would have dragged behind them to the very gates,
And I would look into their eyes and look into their mouth,
Because it's easy to snatch away from other people's bounty,
When the meat is inside out, and right there ...

But why are these subtleties if they are around
sleep carefree, without separating their hands,
Their voices are drunk, and the flesh of their friends is malleable,
And even if they react no longer to meaning, but to sound,
but they don't have any "suddenly" ...

And you think, Taymi, that we'll get through them
Because we believe and we know where we are going
Because we will scrape love from every line ...

But you know Taimi, the whole thing is wrong
That they shine from the inside with exactly the same fire
As we do when we love each other ...
And we will never understand
How did they manage not to fall out of the circle.

Second letter

Who are we, Taimi, tell us what to call ourselves -
Every time, like the last time you go to bed?
Learned nothing but to sing, write and suffer
And unwind your heart like a plaster
To patch someone forever.

We are not healers or bakers ... we are not even fishermen.
But sometimes we are cut open so that the light pierces the guts.
Our thoughts are heavy, tears are light.
Why are we crying, Taimi, what trouble do we have?
It's just a shame to admit how adults we sometimes want
So that mom and dad love us little, there and then ...
Okay, don't think about it ... that's bullshit.

You notice, Taimi, how our houses soar over the city at night,
And they fly higher and higher? And you can go crazy
Realizing that in the morning it will not be the sky, not the cosmos, but the same prison that will happen to us,
And we go crazy, but we habitually leave our apartments again,
And we go to buy bread and kefir.

From our personal deserts we send each other meager calls,
From the two-room skies, from the plague, from the blizzard, from the scurvy -
We all pull invisible threads like fingers of one hand
But still so far away ...

Everything for which they will love us, Tamey, not now, but sometime later,
We will fit everything in one notebook.
If we're lucky, our music stays on the ceiling
to conjure, taking out the soul.
Look, I am also crushed.
But this is not at all a reason to be silent about something like that ...

Who are we, Taymi, tell me, if we give then death, then love, then sadness,
I look at us, listen, touch, and I can't figure it out.
Everything will turn out to be simple one day - I will fly up and break on ringing threads,
And scatter across the sky like you.
Well, let it be, my joy ... and let it, let it ...

Third letter

Listen, listen, it's stupid to get drunk like that to dare.
In the evening gold flickers in the heart, in the morning only copper rings in the head.
If you always whine from the inside out, but you can still endure from the front -
This is not life, Taymi, this is such a death.

Just one day they leave us, leave, and live far away with someone
our most beloved -
fall into the past like milk.
And more from there not a sound, not a line, not a word - nothing at all!
You live afterwards, and there is a hole in you - the size of yourself.
Sometimes you look at it and think: wow! ..

Listen, Taimi, because we get through each other so easily,
What a dive