Лист покинул ветвистое лежбище;
испещренный морщинами времени
задержался в последнем убежище –
в царстве миром отвергнутой зелени.
Слух врезая в дожди желудевые,
он надеялся в каждом шуршании
уловить по весеннему новые,
утопающие в зацветании
песни юности. Гнилью ухоженный
старец вспомнил с неясным волнением,
как он прежде - прекрасно сложенный, -
звездный луч целовал с упоением.
Нет, не зрелость, а юность пылкую
вспоминал у дверей забвенности
и последней зеленой жилкою
он поклялся кому–то в верности.
The leaf left the branchist rookery;
wrinkled time
Loaded in the last refuge -
In the kingdom of the world rejected greenery.
Rumor cut into the rains of acorns,
He hoped in every rustle
catch on spring new
Running in blooming
Songs of youth. Gnill well maintained
The elder remembered with obscure excitement,
As he before - perfectly folded, -
Star ray kissed with ecstasy.
No, not maturity, and youth fermented
recalled at the door of the coherence
and last green housing
He swore to someone in loyalty.
