Он ревновал ее к дождю
И укрывал джинсовой курткой
Ее июневые кудри,
А зонтик прижимал к локтю.
День дожидался темноты,
Жизнь начиналась с середины,
И закрывали магазины
Свои разнузданные рты.
Ветра стояли на своем,
Шатая цепь священнодейства,
И пошлое Адмиралтейство
Сдавало ангелов в наем,
Но вместо звёзд их берегли,
Два добрых духа Джин и Тоник,
И мир, казалось, в них утонет,
Едва дотронувшись земли...
А мне казалось,
А мне казалось,
Что белая зависть - не грех,
Что черная зависть - не дым.
И мне не писалось,
Мне не писалось,
Мне в эту ночь не писалось, -
Я привыкал быть великим немым.
Он ревновал ее к богам
И прятал под мостом от неба,
А голуби просили хлеба
И разбивались за стакан.
И плоть несло, и дух опять
Штормил в девятибалльном танце -
От невозможности остаться
До невозможности унять.
И вечер длинных папирос
Линял муниципальным цветом,
И сфинксов он пугал ответом
На каждый каверзный вопрос.
И, видно, не забавы для -
По венам кровь против теченья.
Миг тормозов, развал-схожденье,
И снова - твердая земля.
А мне казалось,
А мне все казалось,
Что белая зависть - не блеф,
Что черная зависть - не дым.
И мне не писалось,
Мне опять не писалось,
Не пелось и не писалось, -
Я привыкал быть великим немым.
И отступил девятый вал,
И растворил свой сахар в дымке...
К стихам, к Довлатову, к Ордынке
Он вдохновенно ревновал,
Но вместо рифм бежали вслед
Два юных сфинкса Джин и Тоник,
И воздух был упрям и тонок,
Впитав рассеянный рассвет.
He was jealous of her for the rain
And covered with a denim jacket
Her June Curls
And the umbrella pressed to the elbow.
The day was waiting for the dark
Life began in the middle
And they closed the shops
Its unbridled mouths.
The winds stood their ground
Shaky chain of priesthood
And the vulgar Admiralty
Hired the angels for rent
But instead of the stars they were cherished,
Two good spirits Gin and Tonic,
And the world seemed to drown in them,
Barely touching the ground ...
And it seemed to me
And it seemed to me
That white envy is not a sin
That black envy is not smoke.
And I didn’t write
I didn’t write
I didn’t write that night, -
I used to be a great dumb man.
He was jealous of her gods
And hid under the bridge from the sky
And the pigeons asked for bread
And they broke for a glass.
And the flesh carried, and the spirit again
Storm in a nine-point dance -
From the inability to stay
To the impossibility of appeasing.
And an evening of long cigarettes
Shedding municipal color,
And he scared the sphinxes with an answer
For every tricky question.
And apparently not fun for -
Blood flows through the veins against the flow.
A moment of brakes, toe-in,
And again, solid earth.
And it seemed to me
And it seemed to me
That white envy is not a bluff
That black envy is not smoke.
And I didn’t write
I didn’t write again,
Not sung and not written, -
I used to be a great dumb man.
And the ninth rampart receded
And dissolved his sugar in a haze ...
To verses, to Dovlatov, to Ordynka
He was enthusiastically jealous
But instead of rhymes, they fled after
Two young sphinxes Jin and Tonic,
And the air was stubborn and thin
Having absorbed the scattered dawn.
