Чаинки плавают и падают на дно.
В окне мелькают здания вокзалов.
А ты любила порошковое вино,
И Петербург, и вонь его каналов.
Мы плавали, и тёмные очки
Скрывали похождения ночные.
На Марсовом мы сеяли бычки
На лавочке. И тени ледяные
Мне разрешали обнимать тебя.
Пусть это глупо выглядело. Всё же,
Почти три года, вплоть до января,
Твои балетки у меня в прихожей.
Что это было? Трудно объяснить.
Ты всё забыла, да и я пытаюсь.
Стараюсь улыбаться, меньше пить,
Пишу стихи, по городам мотаюсь.
Но каждый раз на верхней боковой,
Под этот лязг железного вагона,
Я вспоминаю с некой теплотой
Холодный дом и стены из картона.
The seagulls swim and fall to the bottom.
In the window, the buildings of the stations flash.
And you loved powder wine,
Both Petersburg and the stink of its channels.
We swam, and dark glasses
Night adventures were hidden.
On Marsov we sowed bulls
On the bench. And the shadows are ice
I was allowed to hug you.
Let it look stupid. Yet,
Almost three years, until January,
Your ballet shoes in my hallway.
What was it? Hard to explain.
You forgot everything, and I'm trying.
I try to smile, drink less,
I am writing poetry, I wash myself around the cities.
But every time on the upper side,
Under this clang of an iron car,
I remember with some warmth
Cold house and wall walls.
