Текст песни Иосиф Бродский - Осенний крик ястреба

Северозападный ветер его поднимает над
сизой, лиловой, пунцовой, алой
долиной Коннектикута. Он уже
не видит лакомый променад
курицы по двору обветшалой
фермы, суслика на меже.

На воздушном потоке распластанный, одинок,
все, что он видит -- гряду покатых
холмов и серебро реки,
вьющейся точно живой клинок,
сталь в зазубринах перекатов,
схожие с бисером городки

Новой Англии. Упавшие до нуля
термометры -- словно лары в нише;
стынут, обуздывая пожар
листьев, шпили церквей. Но для
ястреба, это не церкви. Выше
лучших помыслов прихожан,

он парит в голубом океане, сомкнувши клюв,
с прижатою к животу плюсною
-- когти в кулак, точно пальцы рук --
чуя каждым пером поддув
снизу, сверкая в ответ глазною
ягодою, держа на Юг,

к Рио-Гранде, в дельту, в распаренную толпу
буков, прячущих в мощной пене
травы, чьи лезвия остры,
гнездо, разбитую скорлупу
в алую крапинку, запах, тени
брата или сестры.

Сердце, обросшее плотью, пухом, пером, крылом,
бьющееся с частотою дрожи,
точно ножницами сечет,
собственным движимое теплом,
осеннюю синеву, ее же
увеличивая за счет

еле видного глазу коричневого пятна,
точки, скользящей поверх вершины
ели; за счет пустоты в лице
ребенка, замершего у окна,
пары, вышедшей из машины,
женщины на крыльце.

Но восходящий поток его поднимает вверх
выше и выше. В подбрюшных перьях
щиплет холодом. Глядя вниз,
он видит, что горизонт померк,
он видит как бы тринадцать первых
штатов, он видит: из

труб поднимается дым. Но как раз число
труб подсказывает одинокой
птице, как поднялась она.
Эк куда меня занесло!
Он чувствует смешанную с тревогой
гордость. Перевернувшись на

крыло, он падает вниз. Но упругий слой
воздуха его возвращает в небо,
в бесцветную ледяную гладь.
В желтом зрачке возникает злой
блеск. То есть, помесь гнева
с ужасом. Он опять

низвергается. Но как стенка -- мяч,
как падение грешника -- снова в веру,
его выталкивает назад.
Его, который еще горяч!
В черт-те что. Все выше. В ионосферу.
В астрономически объективный ад

птиц, где отсутствует кислород,
где вместо проса -- крупа далеких
звезд. Что для двуногих высь,
то для пернатых наоборот.
Не мозжечком, но в мешочках легких
он догадывается: не спастись.

И тогда он кричит. Из согнутого, как крюк,
клюва, похожий на визг эриний,
вырывается и летит вовне
механический, нестерпимый звук,
звук стали, впившейся в алюминий;
механический, ибо не

предназначенный ни для чьих ушей:
людских, срывающейся с березы
белки, тявкающей лисы,
маленьких полевых мышей;
так отливаться не могут слезы
никому. Только псы

задирают морды. Пронзительный, резкий крик
страшней, кошмарнее ре-диеза
алмаза, режущего стекло,
пересекает небо. И мир на миг
как бы вздрагивает от пореза.
Ибо там, наверху, тепло

обжигает пространство, как здесь, внизу,
обжигает черной оградой руку
без перчатки. Мы, восклицая "вон,
там!" видим вверху слезу
ястреба, плюс паутину, звуку
присущую, мелких волн,

разбегающихся по небосводу, где
нет эха, где пахнет апофеозом
звука, особенно в октябре.
И в кружеве этом, сродни звезде,
сверкая, скованная морозом,
инеем, в серебре,

опушившем перья, птица плывет в зенит,
в ультрамарин. Мы видим в бинокль отсюда
перл, сверкающую деталь.
Мы слышим: что-то вверху звенит,
как разбивающаяся посуда,
как фамильный хрусталь,

чьи осколки, од

North West wind lifts him above the bluish, purple, crimson, scarlet Connecticut Valley. He no longer sees a tasty chicken in the yard boardwalk dilapidated farm gopher on the border.
In the slipstream sprawled, lonely, everything he sees - ridge of rolling hills and silver rivers, winding exactly live blade, steel chipping shoals, similar to beads towns
New England. Fallen to zero thermometers - like Lara in a niche; get cool, curbing fire leaves, church spiers. But the hawk, it is not the church. Above the best intentions of parishioners,
He hovers in the blue ocean, Having closed beak pressed to her stomach with metatarsal - the claws in his fist, as if his fingers - each pen sensing blowing from below, shining in response to eye-berries, holding the South,
to the Rio Grande, the delta, in the steaming crowd of beech trees, hiding in a strong foam grass whose blades are sharp, nest, broken shells in scarlet speck, the smell, the shadow of a sibling.
Heart overgrown with flesh, down, feather, wing, beating at a frequency of tremor, like scissors whips own movable warm, autumn blue, it is increasing at the expense of
barely visible to the eye of brown spots, dots, moving over the top of the spruce due to voids in the face of the child which have stood at the window, couples emerged from the car, the woman on the porch.
But the upward flow it rises up higher and higher. The abdominal feathers cold burns. Looking down, he saw that the horizon is darkened, as if he sees the thirteen original states, he sees from
pipe smoke rising. But even as the number of tubes tells lonely bird as it rose. Eck which has brought me! He feels anxiety mixed with pride. Rolling on
wing, it falls down. But the resilient layer of air is returned to the sky, in the colorless expanse of ice. The yellow pupil there evil brilliance. That is, a mixture of anger with horror. He again
overthrown. But as the wall - the ball, as the fall of the sinner - again in faith, it pushes back. He who is still hot! In God knows what. All of the above. In the ionosphere. The astronomical objective hell
birds, where there is no oxygen, where instead of millet - cereal distant stars. What bipedal heights, then feathered vice versa. Not cerebellum, but he guesses sacs of the lungs not escape.
And then he screams. From bent like a hook, beak-like squeal Erin escapes and flies outward mechanical, unbearable sound, the sound of steel, glaring in aluminum; mechanical, because they do not
intended either for one's ears: Human, breaks from birch proteins Yap foxes, the little field mice; so molded can not tear anyone. Only dogs
turn up their snouts. The shrill, sharp cry terrible, nightmarish re-sharp diamond cutting glass, crosses the sky. And the world for a moment as if startled from a cut. For there, at the top, heat
burns space like down here, burn black fence hand without gloves. We exclaiming & quot; out there! & Quot; We see a tear at the top of hawk, plus Web, the inherent sound, small waves,
Receding in the sky, where there is no echo, which smells like the apotheosis of sound, especially in October. And lace it, akin to a star, flashing, bound with frost, frost in silver,
covered with feathers, the bird floating in the zenith in ultramarine. We can see through the binoculars away gem, sparkling detail. We hear that something at the top of rings, how to break dishes like family crystal,
whose fragments od