СУДЬЯ
Упал на пашне у высотки
суровый мальчик из Москвы;
и тихо сдвинулась пилотка
с пробитой пулей головы.
Не глядя на беззвездный купол
и чуя веянье конца,
он пашню бережно ощупал
руками быстрыми слепца.
И, уходя в страну иную
от мест родных невдалеке,
он землю теплую, сырую
зажал в коснеющей руке.
Горсть отвоеванной России
он захотел на память взять,
и не сумели мы, живые,
те пальцы мертвые разжать.
Мы так его похоронили —
в его военной красоте —
в большой торжественной могиле
на взятой утром высоте.
И если правда будет время,
когда людей на Страшный суд
из всех земель, с грехами всеми,
трикратно трубы призовут,—
предстанет за столом судейским
не бог с туманной бородой,
а паренек красноармейский
пред потрясенною толпой,
держа в своей ладони правой,
помятой немцами в бою,
не символы небесной славы,
а землю русскую свою.
Он все увидит, этот мальчик,
и ни йоты не простит,
но лесть от правды, боль от фальши
и гнев от злобы отличит.
Он все узнает оком зорким,
с пятном кровавым на груди,
судья в истлевшей гимнастерке,
сидящий молча впереди.
И будет самой высшей мерой,
какою мерить нас могли,
в ладони юношеской серой
та горсть тяжелая земли.
(текст - Ярослав Смеляков)
JUDGE
Fell on arable land near a high-rise
a stern boy from Moscow;
and the cap quietly moved
with a pierced head bullet.
Without looking at the starless dome
and feeling the breath of the end
he carefully felt the arable land
with the quick hands of a blind man.
And, leaving for another country
not far from relatives' places,
he is a warm, damp earth
squeezed in a stiff hand.
A handful of conquered Russia
he wanted to take as a keepsake,
and we, alive, did not manage
unclench those dead fingers.
We buried him like that -
in its military beauty -
in a great solemn grave
at the altitude taken in the morning.
And if there really is a time
when people on the Last Judgment
from all lands, with all sins,
trumpets will call three times, -
will appear at the judge's table
not a god with a hazy beard,
and the boy is a Red Army
in front of a shocked crowd,
holding in his right palm,
dented by the Germans in battle,
not symbols of heavenly glory,
and his Russian land.
He will see everything, this boy
and will not forgive an iota,
but flattery from truth, pain from falsehood
and will distinguish anger from anger.
He learns everything with a sharp-sighted eye,
with a bloody spot on the chest,
a judge in a decayed tunic,
sitting silently in front.
And it will be the highest measure
how they could measure us,
in the palm of youthful gray
that handful of heavy earth.
(text - Yaroslav Smelyakov)
