Текст песни Читает Иосиф Бродский - Новые стансы к Августе

Новые стансы к Августе

М. Б.

I

Во вторник начался сентябрь.
Дождь лил всю ночь.
Все птицы улетели прочь.
Лишь я так одинок и храбр,
что даже не смотрел им вслед.
Пустынный небосвод разрушен,[1]
дождь стягивает просвет.
Мне юг не нужен.

II

Тут, захороненный живьем,
я в сумерках брожу жнивьем.
Сапог мой разрывает поле,
бушует надо мной четверг,
но срезанные стебли лезут вверх,
почти не ощущая боли.
И прутья верб,
вонзая розоватый мыс
в болото, где снята охрана,
бормочут, опрокидывая вниз
гнездо жулана.

III

Стучи и хлюпай, пузырись, шурши.
Я шаг свой не убыстрю.
Известную тебе лишь искру
гаси, туши.
Замерзшую ладонь прижав к бедру,
бреду я от бугра к бугру,
без памяти, с одним каким-то звуком,
подошвой по камням стучу.
Склоняясь к темному ручью,
гляжу с испугом.

IV

Что ж, пусть легла бессмысленности тень
в моих глазах, и пусть впиталась сырость
мне в бороду, и кепка — набекрень —
венчая этот сумрак, отразилась
как та черта, которую душе
не перейти —
я не стремлюсь уже
за козырёк, за пуговку, за ворот,
за свой сапог, за свой рукав.
Лишь сердце вдруг забьется, отыскав,
что где-то я пропорот: холод
трясет его, мне в грудь попав.

V

Бормочет предо мной вода,
и тянется мороз в прореху рта.
Иначе и не вымолвить: чем может
быть не лицо, а место, где обрыв
произошёл?
И смех мой крив
и сумрачную гать тревожит.
И крошит темноту дождя порыв.
И образ мой второй, как человек,
бежит от красноватых век,
подскакивает на волне
под соснами, потом под ивняками,
мешается с другими двойниками,
как никогда не затеряться мне.

VI

Стучи и хлюпай, жуй подгнивший мост.
Пусть хляби, окружив погост,
высасывают краску крестовины.
Но даже этак кончиком травы
болоту не прибавить синевы...
Топчи овины,
бушуй среди густой еще листвы,
вторгайся по корням в глубины!
И там, в земле, как здесь, в моей груди
всех призраков и мертвецов буди,
и пусть они бегут, срезая угол,
по жниву к опустевшим деревням
и машут налетевшим дням,
как шляпы пу́гал!

VII

Здесь на холмах, среди пустых небес,
среди дорог, ведущих только в лес,
жизнь отступает от самой себя
и смотрит с изумлением на формы,
шумящие вокруг. И корни
вцепляются в сапог, сопя,
и гаснут все огни в селе.
И вот бреду я по ничьей земле
и у Небытия прошу аренду,
и ветер рвет из рук моих тепло,
и плещет надо мной водой дупло,
и скручивает грязь тропинки ленту.

VIII

Да, здесь как будто вправду нет меня,
я где-то в стороне, за бортом.
Топорщится и лезет вверх стерня,
как волосы на теле мертвом,
и над гнездом, в траве простертом,
вскипает муравьев возня.
Природа расправляется с былым,
как водится. Но лик её при этом —
пусть залитый закатным светом —
невольно делается злым.
И всею пятернею чувств — пятью —
отталкиваюсь я от леса:
нет, Господи! в глазах завеса,
и я не превращусь в судью.
А если на беду свою
я все-таки с собой не слажу,
ты, Боже, отруби ладонь мою,
как финн за кражу.

IX

Друг Полидевк, тут все слилось в пятно.
Из уст моих не вырвется стенанье.
Вот я стою в распахнутом пальто,
и мир течет в глаза сквозь решето,
сквозь решето непониманья.
Я глуховат. Я, Боже, слеповат.
Не слышу слов, и ровно в двадцать ватт
горит луна. Пусть так. По небесам
я курс не проложу меж звезд и капель.
Пусть эхо тут разносит по лесам
не песнь, а кашель.

X

Сентябрь. Ночь. Все общество -- свеча.
Но тень ещё глядит из-за плеча
в мои листы и роется в корнях
оборванных. И призрак твой в сенях
шуршит и булькает водою
и улыбается звездою
в распахнутых рывком дверях.

Темнеет надо мною свет.
Вода затягивает след.

XI

Да, сердце рвется всё сильней к тебе,
и оттого оно — вёе дальше.
И в голосе моём все больше фальши.
Но ты её сочти за

New Stanzas to Augusta
MB
A
On Tuesday, the beginning of September.
The rain fell all night.
All the birds flew away.
Only I'm so lonely and brave
it did not even look after them.
Desert sky destroyed, [1]
rain pulls clearance.
I do not need the South.
II
There, buried alive,
I wander in the twilight stubble.
Boots breaks my field,
raging at me Thursday,
but cut the stems climb up,
almost without pain.
And twigs of willows,
plunging pink cape
swamp, where the protection is removed,
mutter, knocking down
Shrike nest.
III
Knock and squish, bubbles, rustling.
I do not move your speed up.
Known to you only spark
extinguish, mascara.
The frozen hand pressed to his thigh,
I wander from the hill to the Mount,
without memory, one some sound,
sole knock on the rocks.
Bowing to the dark stream,
I look with dismay.
IV
Well, let them lay the shadow of meaninglessness
in my eyes, and let soak dampness
my beard, and a cap - on one side -
crowning the twilight, reflected
as the one trait that soul
do not go -
I seek no longer
of the visor for a button, the collar,
for his boots, at his own sleeve.
Only the heart suddenly clogged by finding,
somewhere I proporot: cold
shakes it, hitting me in the chest.
V
Mumbles before me water,
and stretches frost tear mouth.
Other and not say: what can
not be a person, a place where open
occurred?
And laugh my crooked
gloomy and disturbing causeway.
And crumble the dark rush of rain.
And the image of my second, as a man,
It runs from reddish eyelids,
He jumps on a wave
under the pines, then under the willow,
mingled with other counterparts,
how I never get lost.
VI
Knock and squish, chew rotten bridge.
Let abyss, surrounding the churchyard,
suck the paint cross.
But even that way with the tip of grass
swamp not add blue ...
Topcu barns,
bushuy among the dense foliage still,
invades the roots into the depths!
And there, in the land, as here, in my chest
all the ghosts and the dead wake,
and let them run, cutting angle,
on stubble to deserted villages
and waving gust days,
as hats scared!
VII
Here in the hills, among the empty skies,
among roads only in the forest,
life recedes from itself
and looks in amazement at the form,
rustling around. And roots
cling to his boots, puffing,
and off all the lights in the village.
And I wander on the no man's land
Nothingness and ask for rent,
and the wind tears of my hands warm,
and splashing me with water hollow,
and twisting dirt path tape.
VIII
Yes, there really is not like me,
I'm somewhere in the side, behind.
Ridge and climbs up the stubble,
the hair on the dead body,
and over the nest, stretched out in the grass,
fuss boils ants.
Nature deals with onetime,
as usual. But the face of it at the same time -
Let drenched sunset light -
unwittingly done evil.
And with all five fingers senses - five -
I was repelled by the forest:
Not so, Lord! in front of the curtain,
and I did not turn into a judge.
And if his trouble
I still have not coped with them,
You, O God, bran my hand,
as the Finn for the theft.
IX
Friend Pollux, everything merged into a spot.
From my mouth does not break out groaning.
Here I am standing in an unbuttoned coat,
and the world flows into the eye through a sieve,
through a sieve misunderstanding.
I'm deaf. I, God, slepovat.
I can not hear the words, and exactly twenty watts
lit moon. Let it be so. In heaven
I do not even make a course between the stars and drops.
Let echo here carries on Forests
No song and cough.
X
September. Night. The whole society - the candle.
But the shadow still looking over his shoulder
in my sheets and digs into the roots
dangling. And your ghost in the hall
rustling and gurgling water
and smiling a star
in the wide-open door with a jerk.
It gets dark I have to light.
The water pulls a trace.
XI
Yes, my heart breaks for you all stronger,
and because it is - vёe further.
And in my voice more falsehood.
But do you think for her