Есть город матросов, ночных контрабасов.
Мохнатых барбосов и старых карбасов.
Зюйдвесток каляных на вантах наклонных.
В ветрах окаянных рассолом каленых.
Ложатся там хмары на снежные горы.
Там в бурю сквозь бары проходят поморы.
И снится мне вешка - снегов поваляшка
И с волчьей побежкой собачья упряжка...
И снится мне вешка - снегов поваляшка
И с волчьей побежкой собачья упряжка.
И сердце лаская отвагой мужскою,
Дорога уходит в открытое море...
Дорога уходит в открытое море.
Я тундрой глухою летел под дохою.
Дорога дугою с одною вехою.
Я видел воочью пространство и время.
Я их средоточил за всех перед всеми.
Я слышу поныне, как плачут гусыни
В апрельской теплыни, в полярной пустыни.
Что память любила, о чем тосковала,
Все кажется было, и как не бывало...
Что память любила, о чем тосковала,
Все кажется было, и как не бывало...
И сердце лаская отвагой мужскою,
Дорога уходит в открытое море...
There is a city of sailors, night double basses.
Shaggy watchdogs and old carbases.
Southwest hookahs on sloping cables.
In the winds cursed by brine red-hot.
Khmars lay there on the snowy mountains.
There, in a storm through the bars pass Pomors.
And I dream about a milestone - a snowman
And with a wolf run a dog team ...
And I dream about a milestone - a snowman
And with a wolf run a dog team.
And caressing a man’s heart with courage,
The road goes into the open sea ...
The road goes into the open sea.
I flew in the tundra deaf under the dawn.
An arch road with one milestone.
I saw firsthand space and time.
I focused them for everyone in front of everyone.
I still hear the geese cry
In the April warmth, in the polar desert.
That memory loved, what she yearned for
Everything seems to be, and as it were ...
That memory loved, what she yearned for
Everything seems to be, and as it were ...
And caressing a man’s heart with courage,
The road goes into the open sea ...
