И ничего не остается, кроме жить,
месить пространство, вычитать минуты,
и так прощаться с близкими, как будто
выходишь на площадку покурить.
И сочиняя мир из ничего,
и став от боли даже ниже ростом,
опять живешь среди чужих и взрослых,
как посреди сиротства своего.
Но там внутри, на самой глубине,
за самой хрупкой тонкой перепонкой,
твоя любовь испуганным ребенком
уже устала плакать обо мне.
И в этот сад, и в этот рай кромешный,
где так легко друг друга не узнать,
где никого – ни после нас, ни между –
я в сотый раз иду тебя искать.
And there is nothing left but to live,
knead the space, subtract minutes,
and so say goodbye to loved ones, as if
You go out to the site to smoke.
And composing the world out of nothing,
And becoming pain even lower in tall,
You live again among strangers and adults,
As in the middle of your orphanage.
But there is inside, at the very depths,
behind the most fragile thin membrane,
Your love with a frightened child
Already tired of crying about me.
And to this garden, and to this paradise of pitch,
where it is so easy not to recognize each other,
where no one is after us, nor between -
I'm going to look for you for the hundredth time.
